"— В 2014 году Россия признала волеизъявление крымчан. Референдум о независимости провели в Донецке и Луганске. Но дальше ничего не произошло. Почему желание Донбасса порвать с Украиной и воссоединиться с Россией Москва не учла?
— С точки зрения стратегии и геополитики тот факт, что мы вернули Севастополь и Крым, поддержав их волеизъявление, безусловно, нанес ущерб развитию российско-украинских отношений.
Делая этот шаг — а он был абсолютно безальтернативным в отношении Крыма и Севастополя, — власти России понимали, что из внутриукраинского политического контекста изымаются примерно полтора миллиона пророссийски настроенных избирателей. А в условиях постоянных качелей это является существенным фактором. В 1994 году кандидат [Леонид] Кучма вряд ли победил бы на президентских выборах кандидата и действующего президента [Леонида] Кравчука, не будь Крым за Кучму. Изымая, мы понимаем, что сдвигаем внутренний баланс в сторону условно прозападных сил на Украине.
Но сейчас при наличии всех этих факторов — Крым, Донбасс, демонизация России повсюду, политические репрессии против сторонников России — националисты на Украине испытывают высокий подъем. Им кажется, что они бога за бороду схватили. И они сейчас впервые консолидировали политическую Украину на антироссийских основаниях. Это, к слову, не совсем правда, точнее, совсем не правда.
Есть "Оппозиционный блок", есть люди, которые сидят в тюрьмах, есть подавленная оппозиция. Но националистам кажется, что они достигли цели. Вот они не достигали цели в течение 23 лет в попытках украинизировать Украину (хотя, конечно, продвинулись по этому пути, но не так, как им бы того хотелось). А тут они везде и всюду царят — в СМИ, в публичной сфере, в политической практике и так далее. И это тоже можно посчитать следствием того, что мы в случае с Крымом пошли навстречу крымчанам и приняли их в состав России.
Хочу сказать еще одну вещь: почему, собственно, этот Крым нам так необходим? Что такое Крым для России? [Президент РФ Владимир] Путин по этому поводу высказался так — это сакральное место для России.
Но вы задали вопрос больше не о Крыме, а о Донецке и Луганске. Тут несколько иная история. Донецк с Луганском пробыли в составе Украины на 30 лет больше. За это время усилиями советской власти в 20-30-е годы XX века прошла украинизация. Я бы сказал так. В относительно мирной ситуации на референдуме процентов двадцать-тридцать выступили бы за то, чтобы присоединиться к России. Еще процентов десять-двадцать или тридцать — ни за что, остались бы на Украине. Остальные были бы переходным модулем.
Корневые, глубинные связи Донецка и Луганска с Россией были значительно больше утрачены, чем у Крыма. Они воспитывались в советский период в рамках украинской парадигмы. Опять же, вступает в силу геополитика. Мы понимаем, что, после того как мы вывели из внутриукраинского контекста Крым, вывести еще и Донецк с Луганском означает лишить союзников ту часть пророссийски настроенных русских и украинцев, которые остаются на другой стороне Украины.
Мы в данном случае исходили из того, что Донецк и Луганск нужно вернуть в общее политическое поле с Украиной, но на достойных условиях. То есть без расправ, без сведения счетов, с особым статусом — как элемент федерации или конфедерации. И само возвращение в этом статусе Донецка и Луганска станет катализатором цепной реакции федерализации Украины. А федеральная Украина — это то, на чем сердце должно успокоиться.
Я еще до всех этих событий говорил, в 90-е годы. У меня была статья в 1996 году в "Независимой газете" — "Испытание Украиной", в ней я поставил этот вопрос… У нас это не все понимают. Когда я разговаривал с главой администрации предыдущего президента, ныне премьера, о целях политики на Украине (а у нас глава администрации президента по традиции курирует украинское направление. Каждый из высоких чиновников ведет какую-то страну из числа наших соседей), то говорил ему: у нас есть три цели на Украине. Три условия наших особых отношений с Украиной. Речь не о том, кому будут принадлежать завод и газопровод. Три условия, три: федерализация Украины, русский язык как государственный и единство церкви с Московским патриархатом.
Потому что все эти вещи, которыми мы сильно увлекались в 2000-е годы — кому будет принадлежать завод, кому будет принадлежать что-то еще, — очень обратимы. Мы вели себя примерно так же, как наши союзнички из Партии регионов. Они отдали все идейные вещи — образование, культуру, СМИ, частично спецслужбы — националистам. И считали, что, поскольку в их руках заводы-газеты-пароходы, все остальное приложится. Главное — делать деньги, и будешь командовать.
В этом и трагедия всей истории с Донецком и Луганском. Я встречался на днях с [главой ДНР] Александром Захарченко в Цхинвале. Я ему очень искренне сочувствую (разговор состоялся до трагической гибели Александра Захарченко 31 августа 2018 года. — Прим. ред.). И его телевидение брало интервью — я не знаю, покажут ли (они сказали, что покажут без купюр). Они мне задали вопрос: когда Россия наконец признает Донецк и Луганск?
— Да-да, это и мой следующий вопрос.
— Я им ответил: вы знаете, что я вам хочу сказать. Хочу сказать, что был во всех без исключения зонах конфликтов: и на территории СССР, и в Европе, в Косово, в Боснии. Я ничего не боюсь, жизнь моя не настолько великая ценность, чтобы не рискнуть ею при случае. Но я ни разу с 2014 года не был в Донецке и Луганске. Я всячески поддерживаю их, выступаю в Госдуме за то, чтобы упрощенное гражданство прежде всего предоставить этим людям.
Но я не поехал в Донецк и Луганск (хотя меня убеждали, что я должен поехать обязательно), потому что не хочу врать. Не хочу рассказывать им про молочные реки и кисельные берега, что завтра их признают…
Проблема в том, что я, к сожалению, пока не очень понимаю, на что мы готовы в этом вопросе. Один раз мы совершили самую тяжелую ошибку: в 2014 году, в сентябре, когда остановились в городе Мариуполь. Некоторым людям кажется, что если вдруг [что-то пойдет не так], то мы всегда потом можем [исправить]. Но так не бывает. Окно возможностей схлопывается.
— Несколько странно прозвучали слова [помощника президента РФ] Владислава Суркова, поздравившего Южную Осетию с 10-летием независимости: единственные, кому хватило смелости признать ДНР и ЛНР. Ну а как же Россия?
— Видите, я не сторож брату своему. Тем более что мы не братья. Сурков — очень неглупый человек; безусловно, он иной раз, особенно в публичном поле, хотел бы, как и многие другие, казаться более смелым, чем может быть. Исключить то, что мы признаем Донецк и Луганск, из всей палитры возможностей нельзя. Но это самый крайний случай, последний довод королей. Вот это я, кстати, и сказал донецкому телевидению.
— Имеете в виду эскалацию со стороны Украины?
— Да, конечно. И они должны там знать, что будет при эскалации. Так же как мы в Госдуме по моей инициативе в марте 2008 года провели парламентские слушания. Наш МИД рассказывал нам, какие мы круглые, осторожные, не делаем резких шагов, все нами восхищаются. А мы сказали: если Грузия нападет на Абхазию, Осетию или Приднестровье, мы должны вопреки всем нашим заявлениям их признать. Мы это записали и проголосовали. Прошло полгода, они напали — и мы это сделали. А до того нам рассказывали, что нельзя так ставить вопрос, не надо обострять.
Вот здесь то же самое. Ну сказал он так, да, можно сказать, что это создало операционные возможности для нашей работы. Это облегчило задачу тем людям, которые ведут такую политику в Кремле. Россия не признает Донецк и Луганск официально, не хочет попадать еще под одну раздачу. Но Россия признает Осетию, а Осетия признает Донецк.
— Хитрая комбинация!
— Это политика. Я просто хочу сказать, чтобы было понятно ура-патриотам (а им это не всегда понятно). Президент Российской Федерации, уверен, душой болеет за Донецк, Луганск, но еще он отвечает за некоторые города — Петербург, Москву, Владивосток — и должен думать об этом.
— На Украине миллионы русских, у них нет государства. У них есть русский язык и культура, за которые их притесняют. Что им делать? Может ли Россия что-то сделать для них? Есть ли у вас партнеры, единомышленники на Украине?..
— Вы знаете, я не все могу рассказывать. Я в несколько странном положении с точки зрения украинских законов. Во-первых, мне запрещен въезд на Украину — но это уже в шестой раз. Во-вторых, одновременно с этим в декабре прошлого года киевский суд по представлению Главной военной прокуратуры Генеральной прокуратуры Украины заочно меня арестовал. Я просто не могу понять, как меня можно одновременно не пускать на территорию Украины и арестовывать, но ладно. У них это уживается в голове.
Я считаю, что уникальность Крыма и Севастополя задавалась следующим фактом. На протяжении 23 лет, вопреки нашей официальной линии в 90-е, да и в 2000-е годы, в России сформировалась, в том числе и моими усилиями, группа людей, деятелей культуры. Они не позволили Крыму за все годы его пребывания на территории Украины забыть о существовании России. И, в свою очередь, России — забыть о Крыме, что, возможно, еще важнее. Мы эту работу в Крыму выполняли с помощью крымской интеллигенции, политиков — правда, им было гораздо сложнее, Украина их прессовала. В конце концов многие стали такие, знаете, извилистые, как саксаул в пустыне: и тут, и там, лишь бы существовать.
Депутат Госдумы Затулин: Донецк и Луганск надо вернуть в Украину. Наша ошибка – мы остановились в сентябре 14-го в Мариуполе 02
— Например, что одесситам делать, как жить?
— Одесса всегда была уязвимее в этом смысле по целому ряду параметров, хотя я думаю, что если бы не остановились в сентябре 2014 года, то очень может быть, дошли бы… Или, скажем так, люди, которые были в Одессе и оказались в Доме профсоюзов, подавлены, что они взяли бы верх. И была бы другая Одесса.
Но, опять же, это связано с общими недостатками политической культуры еще советского человека. Русский советский человек привык полагаться на государство. Источник:
https://censor.net.ua/r3085410
