Cпойлер
Как биография Чуркина делится на две части — до и после Путина — и человека в этой биографии как бы тоже два, так и биография Вышинского делится на две части — до и после Сталина. До Сталина Вышинский был социал-демократ из меньшевиков, преданный сторонник свободной России, одаренный юрист, который даже (после февральской революции 1917 года) подписал в качестве комиссара милиции Якиманского района Москвы распоряжение об аресте немецкого шпиона Ленина, если того обнаружат на Якиманке.
А после Октября, после Сталина это уже было чудовище. Чудовище, которое жило в страхе. В совершенно объяснимом страхе — потому что одного этого приказа об аресте Ленина было достаточно для "вышки". Поэтому чудовище решило стать палачом. То, что вытворял Вышинский-прокурор на судебных процессах, не поддается описанию. Это нужно просто читать — как для понимания нравственной катастрофы, которая произошла с путинской Россией, нужно было просто слышать речи Чуркина. Ничего отвратительнее, страшнее и лживее речей Вышинского я не читал — пока не дожил до путинской эпохи. Впрочем, я не читал речи современных Вышинскому нацистских "юристов". Но Роланд Фрейслер, главный гитлеровский обвинитель, считал Вышинского своим учителем. И страх у них был общим: национал-социалист Фрейслер больше всего на свете боялся, что ему вспомнят его большевистское прошлое — в Рейхе этого было вполне достаточно для расстрела.
Вышинский умер через полтора года после смерти Сталина. К вечному страху жизни при Сталине прибавился страх быть объявленным сталинским палачом и наказанным за излишнее рвение. Благо, бумажка об аресте Ленина могла стать прекрасным доказательством того, что "нарушитель ленинских норм" изначально хотел вредить большевизму. В конце концов сердце не выдержало.
Предчувствия не обманули Вышинского: еще через два года его объявили одним из организаторов и активных участников сталинских репрессий. Но в ноябре 1954 года у него был некролог с подписями членов президиума ЦК КПСС и торжественные похороны в Кремлевской стене. Прах этого вурдалака до сих пор там лежит.
Чуркин прожил жизнь, схожую с жизнью Вышинского. До середины 90-х это был молодой современный дипломат, соратник Андрея Козырева, любимец журналистов. Мы тогда не знали истории о том, что именно молодой Чуркин в 1983-м "отмывал" в Вашингтоне уничтоженный южнокорейский "Боинг" — хотя сам он всегда это отрицал. Но если бы даже и знали, то восприняли бы Виталия Ивановича как человека, вынужденного следовать правилам системы — какие еще заявления мог тогда делать советский дипломат? Зато в перестройку он был живым символом перемен. И не только потому, что был готов интересно и содержательно общаться с прессой — причем без привычного нам чиновничьего гонора. Но и потому, что поражал своей человечностью, вообще не свойственной политикам и дипломатам. Я помню, как мы встречали его после возвращения из Боснии, когда его в очередной раз "кинули" лидеры боснийских сербов Караджич и Младич, два упыря. И как Чуркин сокрушался, что они лгут, когда дело идет о человеческих жизнях. О детях! Он чуть не плакал, а я гордился, что знаком с дипломатом, который отличается такими удивительными качествами, что буду потом делиться воспоминаниями о встречах и разговорах.
По мере усиления в МИДе гвардии старого чекистского оборотня Евгения Примакова он все больше отходил на второй план — должность посла в Канаде явно была для него, бывшего заместителя министра и претендента на министерское кресло, не вершиной карьеры. А в 2003 году его и вовсе отправили в резерв — что логично для судьбы бывшего сокурсника первого ельцинского министра Андрея Козырева.
Когда новый министр Сергей Лавров отправил его на собственное место в ООН, это уже был совсем другой Чуркин. Это уже был почти Вышинский. Ну что там, давайте начистоту — это было чудовище. Чудовище, которое не смогло справиться с собственным страхом — что опять припомнят учебу с Козыревым, чрезмерную демократичность в 90-е, то, что в Боснии не сумел понять, кто нам настоящие друзья настоящей России. И опять отправят в нафталин — его, "дипломата от бога".
Никаким дипломатом он, конечно же, уже не был. То, что он говорил во время войны в Грузии, аннексии Крыма, войны на Донбассе, уничтожения Алеппо, лучше просто не вспоминать. Это не было за гранью дипломатии, это было за гранью добра и зла. Это был ад. Сбережение карьеры превратило его в шута и палача. Я вообще уже не знаю, был ли тот прежний Чуркин, и кто из Чуркиных был настоящим.
Сейчас все пройдет по схеме Вышинского. У Чуркина будет некролог, будут торжественные похороны. А через несколько лет о нем с презрением будут отзываться даже бывшие коллеги. Он тоже будет соучастником — соучастником путинских преступлений против человечности.
Получается, что Вышинский и Чуркин всю свою жизнь работали и спасались только ради этих торжественных похорон. Но вывод — не в этом. Вывод — в чудовищной нравственной пластичности российской элиты, интеллигенции и народа. Пластичности, которая стала синонимом деградации.
Если бы Вышинский арестовал Ленина, а тот заложил бы Сталина с Троцким — и всех троих расстреляли бы где-нибудь на Якиманке, возможно, Андрей Януарьевич вошел бы в энциклопедии в качестве преуспевающего юриста или ректора Московского университета — кузницы кадров демократической Российской республики.
Если бы Ельцин передал власть не Путину, а Черномырдину, возможно, Чуркин был бы сейчас уважаемым дипломатом и писал бы мемуары о том, как старался предотвратить бойню в Боснии.
Страх и приспособленчество превратили обоих в чудищ — как и многих их соотечественников. И, как и многие их соотечественники, они никогда не делали ничего, чтобы изменить страшную систему, винтиками которой были.
Они просто под нее подстраивались наилучшим образом.
