Автор: Сергей ТАШЕВСКИЙ 
Когда-то здесь была пустыня. На сотни миль — раскаленный песок. И ничто не предвещало, будто однажды этот песок станет золотым.
Теперь песок переливается во мраке всеми цветами радуги, он оживает с наступлением ночи, из него возносятся небоскребы, украшенные неоновой рекламой, над ним слышится веселая музыка и девичий смех. Сотни тысяч колес фортуны вращаются здесь от заката до рассвета, и их вращение передается всей Америке, всему Земному шару. Лас-Вегас! Мираж в песках, жемчужина невадской пустыни. Нерукотворное это дело — миражи. Но каждый мираж, как гласит физика, это лишь зеркало, в котором отразилось что-то лежащее вдали, за линией горизонта. И Лас-Вегас — тоже отражение. Это отражение мечты одного человека, родившегося в Нью-Йорке в самом начале XX столетия.
Кухня АдаБенджамен Сигельбаум явился на свет в безнадежном 1906 году, в семье русских евреев-эмигрантов, на самой окраине Нью-Йорка, в Виллиамсбурге — еврейском квартале. Впрочем, жили на этой самой дальней оконечности Бруклина все кто угодно: ирландцы, итальянцы, китайцы. Объединяла их не национальность — бедность. Да и не объединяла, а чаще сталкивала! Гортанные крики на идиш и по-итальянски, грубая ирландская ругань, резкие запахи национальных блюд, вонь помоек с утра до вечера наполняли воздух над «Кухней Ада», как прозывали это место ньюйоркцы. Не самый лучший квартал, чтобы появиться на свет. Но пусть простыни, сушившиеся на веревках поперек улиц, мало походили на национальные флаги, а скорее уж на флаги капитуляции, не все младенцы рождались здесь чтобы сдаться перед жизнью. Потому что и Виллиамсбург давал каждому шанс. Шанс — и войну.
Здесь действовали сразу три банды, враждовавшие не на жизнь, а на смерть: ирландская, итальянская и еврейская. В основном они состояли из подростков, и Бенджамену пришлось совсем недолго расти, чтобы попасть на эту войну. С десяти лет он уже знал, как достаются деньги. Смелостью и силой — больше никак! Но он знал и другое: зачем нужны деньги. Этого не знают потомственные миллионеры и короли, этого не знают клерки и приказчики, не знают финансисты с Уолл-Стрит, но это знал десятилетний Бенджамен Сигельбаум. Деньги нужны, чтобы выбраться из Виллиамсбурга.
ЛанскиВырваться? Для этого нужна сила и удача. А в одиночку ты всё равно никто, даже если такой красавчик, как Бен. Но в Виллиамсбурге об одиночестве нечего было даже и грезить. Еврейская ребятня с утра до вечера наполняла улицы, и приятели всегда были тут как тут — только выйди за порог! С ними Бен сделал свои первые шаги на городской тропе войны и заработал первые доллары. Начинался уличный рэкет как пантомима в немых фильмах тех времен: десятилетний друг Бенджамена Мойша подходил к какому-нибудь уличному торговцу и предлагал раскошелиться на доллар-другой. Торговец, поперхнувшись сперва от возмущения, обрушивал на маленького рэкетира поток брани. В этот момент из-за угла невозмутимо появлялся двенадцатилетний Бенджамен Сигельбаум с канистрой бензина и, не говоря ни слова, обливал из нее весь товар разъяренного торговца. Мойша столь же невозмутимо доставал коробок спичек и неторопливо открывал его... К этому моменту обычно лавочник уже засовывал в маленькую, но крепкую руку Бенджамена требуемую сумму. А в следующий раз канистра была не нужна.
Постепенно вокруг Бена собиралась небольшая, но отчаянная компания подростков, с которыми можно было весело проводить время на вечерних улицах: грабить пьяниц и мелких лавочников, красть что плохо лежит, драться с ровесниками-итальяшками, а то и со своими соплеменниками с другой улицы.
Но на соседних улицах жили ребята куда круче Бенджамена, и затевать стычки с ними было небезопасно. Там была компания постарше, у них водились ножи, а у кой-кого и револьверы. Только для Бена Сигельбаума это не было поводом обходить враждебные кварталы стороной, и однажды прямо посреди улицы между «младшей» и «старшей» компаниями случилась драка. Ребята Бена дрались так ловко и самоотверженно, что старшие начали отступать, но тут кто-то из них выхватил револьвер. Держал он его, правда, неловко, и когда в пылу схватки кто-то из «малышни» протаранил его в живот, выпустил оружие, и оно покатилось по асфальту. Разгоряченный дракой и весь горящий от ненависти к врагу Бенджамен подхватил револьвер и направил его в сторону противника, но в этот момент на другом конце улицы раздались свистки полицейских. Все мгновенно бросились наутек. Все, кроме Бена — он так и застыл с револьвером в руке, не желая бросать оружие и не понимая, куда его деть.
Полицейские приближались.
Всех его товарищей как ветром сдуло, он один стоял на месте драки и сжимал оружие...
И вдруг от сильного удара под локоть пистолет брякнулся на асфальт, а в следующий момент чья-то мощная рука втянула его в подворотню.
— Ты что?! — в ярости обернулся Бен к своему спасителю, желая попенять ему за потерю настоящего, самого настоящего револьвера, и осекся.
Перед ним стоял предводитель «старшей» компании и весело улыбался.
— Ты о мамочке своей подумал, что она скажет, когда тебя посадят за решетку? Тоже мне, гроза буйволов. А ты смелый, как погляжу. Хочешь работать со мной?
Так, согласно одной из легенд, началась дружба двенадцатилетнего Бена и девятнадцатилетнего еврейского гангстера Мейера Лански. Дружба, которой суждено было продлиться многие десятки лет.
Они во всем были полными противоположностями: Бенджамен уже тогда не любил долго раздумывать, он предпочитал решительные и, чаще всего, безоглядные действия. Кулак, нож, пистолет — всё приходило в движение раньше, чем мысли в его голове. Но его выручала интуиция, и чаще всего окружающие только собирались подумать, как им выходить из положения, — а он уже выходил из него победителем.
Лански, напротив, терпеть не мог скоропалительных решений. Он любил всё обдумать и взвесить, составить план, просчитать все варианты. В этом он походил на своего итальянского босса, Лаки Лучиано, вместе с которым контролировал часть Бруклина. Но, кроме аналитических способностей, Лански еще обладал удивительным обаянием, которое действовало не только на друзей, но и на врагов.
В день их знакомства Бен тоже не устоял перед этим оружием, но в будущем ему об этом не приходилось жалеть. Он обрел самого верного друга, который, что бы о том ни говорили, защищал его до последнего дня жизни. Они даже свадьбы сыграли в один день, умудрившись стать шаферами друг у друга! Но и свадьбы, и романтические приключения были позднее, а пока...
Бен становится Багси
Лански (тоже, кстати, сын русских иммигрантов еврейского происхождения, Сухомланских) блестяще окончил к тому моменту восемь классов американской школы и целый университет преступной жизни. Теперь он создавал свою, еврейскую мафию — в противовес итальянской и ирландской группировкам, владевшим большей частью бруклинских кварталов. Но делал он это очень осторожно, с самого начала стараясь идти с итальянцами на сотрудничество. «Боевой» частью банды командовал Бен, а Лански разрабатывал планы — и тоже, разумеется, участвовал в налетах и ограблениях, которые совершали его ребята.
Впрочем, до 1919 года они, в основном, довольствовались обычным рэкетом, взиманием поборов с торговцев и проституток в своем квартале...
Всё изменилось после введения в Америке сухого закона.
Лански одним из первых понял, какие прибыли сулит бутлегерство, а Бенджамен со своей бандой головорезов был готов к любым, самым решительным действиям. Они сняли гараж в одном из тихих районов Бруклина, закупили экзотический еще в те времена транспорт — грузовики — и занялись контрабандой спиртного. Но по их стопам в Нью-Йорке тотчас пошли итальянцы и ирландцы, так что в 1920 году почти все гаражи в Бруклине принадлежали той или иной группировке, а если вечером по улице среди многочисленных повозок и кэбов ехал грузовик, можно было почти не сомневаться: везут контрабандное спиртное! Более того, война между группировками набирала силу. Конкуренты пытались уничтожить друг друга, и Лански не раз и не два спасался от верной смерти лишь благодаря мгновенной реакции своего друга.
Однажды они сидели за столом в гостиной Лански и обсуждали свои планы, когда через каминный дымоход в комнату влетела граната и подкатилась прямо к их ногам. Лански не успел и пошевельнуться, а Бен уже схватил гранату в руки и с силой выбросил на улицу через окно. Разбитое взрывной волной стекло изрезало ему кисть, но оба друга остались живы.
Бенджамен кипел жаждой мести, он рвался тотчас наказать обидчиков, тем более что подозревал двоих гангстеров-конкурентов. Но мудрый Лански предложил ему не спешить, а сперва сделать отвлекающий маневр и обеспечить себе алиби. На следующий день Бенджамен, жалуясь на боли в поцарапанной руке, лег в местную больницу, где в течение двух недель с утра до вечера находился под присмотром сиделок, в палате на четвертом этаже. В начале третьей недели, поздно вечером, он сказал медсестре, что уходит спать, отправился в свою палату, сложил под одеялом подушки так, что они выглядели как фигура спящего человека, спустился по веревке через окно вниз, а там его поджидали еще три лучших стрелка из его банды... На утро он тем же путем вернулся в палату, и как ни в чем ни бывало принимал утренние лекарства, пока половина полиции Нью-Йорка гадала, кто это мог совершить два дерзких убийства на другом конце Бруклина...
Именно с тех пор у Бенджамена появилось прозвище Багси — «жучок». Но называли его так только за глаза, поскольку знали, что это прозвище он ненавидит. Какой там жучок — красавчик Бен! Ему только-только исполнилось 22 года, а все женщины были от него без ума, все деньги сыпались ему в карман, и враги трепетали, слыша его имя. А друзья... Какие у него были друзья! Ведь это именно к нему напоследок заглянул Альфонс Капоне перед тем как уехать из Нью-Йорка в Чикаго.
Тогда на Капоне охотилась ирландская банда, и он обрел у Бена надежное убежище, а на прощание Багси подарил ему свой плед, чтобы не мерзнуть на осеннем ветру... Их многое роднило. Оба стреляли не задумываясь. И у обоих путь к славе шел через изгнание из Нью-Йорка.
ГолливудБагси был уже знаменит, знаменит настоящей газетной славой. Его фотографии частенько появлялись на первых полосах, когда речь шла о каком-нибудь жестоком убийстве. Но у полиции не было никаких улик. А с газетчиками Багси обращался по-свойски. Однажды в интервью, отвечая на прямой вопрос, сколько человек он убил собственноручно, Бенджамен Сигель посмотрел на репортера своими голубыми глазами и честно сказал:
— Допустим, двенадцать.
И, спустя секунду, добавил фразу, которая с тех пор стала крылатой:
— Но не беспокойтесь, мы всего лишь убиваем друг друга.
И пусть полиция не могла взять в толк, кто уложил той ночью двух известных в своем районе гангстеров, но преступные группировки не слишком доверяли всяким алиби, если речь шла о Багси Сигеле. Для них всё было очевидно. Они не прочь были поговорить с ним, и — поговорить с оружием в руках. Надо было уезжать из города. Лански предложил Багси отправиться эмиссаром нью-йоркской мафии на Западное побережье, в Калифорнию.
Как бы жестоко ни враждовали в те времена ньюйоркские гангстеры, усилиями таких людей, как Лански и Лаки Лучиано разрозненные бандитские группировки все-таки были формально объединены под единым руководством «Большого совета». С тех пор, как взошла звезда Аль Капоне, это руководство распространилось и на Чикаго. «Большой совет» и был тем, что мы понимаем сегодня под словом «мафия». В него входили не обязательно самые богатые, но самые уважаемые гангстеры.
Отправляясь в Калифорнию, Багси, в сущности, становился одним из них. Это было почетное изгнание, как ни крути. Но и очень ответственное дело...
Впрочем, слово «ответственность» к Багси, похоже, было неприменимо. Он стал уже достаточно богат для того, чтобы жить, как хочется. А ему хотелось! Может, именно поэтому местом своего добровольного изгнания в Калифорнии он выбрал Голливуд. Если кому-то неизвестно: Голливуд — это Остролистный лес, местечко, где снимал первый полнометражный фильм первый в мире великий кинорежиссер Дэвид Гриффит. Уже тогда не обошлось без стрельбы и погонь. К началу тридцатых годов это был шикарный кино-город, где снимались фильмы на самые актуальные для Америки темы. В основном про гангстеров. Багси Сигель пришелся здесь как нельзя кстати.
Он был идеальным воплощением гангстерского стиля. Прекрасно сидящий костюм, холодная улыбка, шляпа, элегантные манеры, зажженная сигара в руке... Кто его этому учил? Или он сам учил этому стилю всю Америку? Вот еще один загадочный вопрос.
Загадочный — потому что здесь, в Голливуде, Багси встретился со своим другом детства из Виллиамсбурга, Джорджем Рафтом. Джордж тоже сделал за эти годы карьеру, он стал кинозвездой. Лучшим актером, изображавшим гангстеров! Теперь уже трудно сказать, кто диктовал Америке гангстерский стиль с киноэкранов, настолько они были похожи — Багси и Джордж. Одно известно точно: все женщины буквально падали к их ногам. Не успел Багси обосноваться в Голливуде в скромной вилле, купленной за какие-то двести тысяч долларов, как уже стал незаменимым гостем любого «киношного» собрания, и на вечеринках все восходящие звезды спешили познакомиться с ним, и, как правило, не отказывались провести ночь на скромной вилле Багси...
Мейера Лански рядом не было, но Джордж Рафт оказался не менее рассудительным другом. Он предложил Багси заняться своеобразным рэкетом режиссеров. Коль скоро между большинством кинодив и Багси так или иначе выстраивались доверительные отношения, ничего не стоило посоветовать им потребовать тройного гонорара, а режиссеру сказать, что в его силах уговорить звезду чуть-чуть умерить аппетиты... Словом, Багси делал искусство! Это приносило ему немалые деньги, и более чем немалое удовольствие.
Но между тем в мире назревали перемены не менее стремительные, чем перемена декораций в голливудских фильмах. В Европе закипала война. И хотя Америка была далеко от этого горнила, вести, доходившие сюда, волновали кровь и сжимали сердца еврейских эмигрантов. Хотя бы и эмигрантов во втором поколении, таких как Багси Сигель.
