Cпойлер
«Донецким не беспокоить»
Так вы обычно говорите, когда мы, донецкие, хотим снять у вас квартиру. Вам не хочется сдавать нам жилье. Вы не очень рады давать нам работу, и некоторые резюме даже перестаете читать после строки «место проживания» или «опыт работы». Вам не нравятся наши машины в ваших дворах, мы плохо паркуемся, и вообще все с нами не так. Иногда вы даже на нас кричите.
Но мы не в обиде. Мы догадываемся, что вы обижены на нас за войну, в которой, как вам кажется, виноваты именно мы. Нам больно это слышать, но мы редко вступаем в прения. Во-первых, потому, что войну мы не приводили и даже пытались выгнать, рискуя собственным здоровьем, а иногда и жизнью. А во-вторых, потому, что мы не можем себе позволить такой роскоши – спорить. Если мы раскричимся, мы рискуем не удержать остатки себя самих и развалиться окончательно.
Мы – донецкие, и мы действительно очень странные. Вам трудно поверить, но мы на самом деле сейчас больше напоминаем кукол, чем людей. Мы лишены самого ценного, что у нас было, и оттого мы с трудом признаем в своем отражении себя самих. У нас нет дома. Больше нет дома. Когда мы осознали это, в нас что-то подломилось, и оттого мы теперь часто бываем похожи на ходячие недоразумения. Где-то недослышали, где-то недопоняли, свернули не туда, нужной улицы не нашли. Мы часто болеем и осаждаем ваши больницы со своими жалобами. И вы нас лечите, а мы не лечимся, нас не берут лекарства, у нас медленно срастаются переломы, и все никак не проходит кашель. С нами трудно, но мы и сами не знаем, что нам теперь делать. Мы странные, потому что потерянные. В истории уже было потерянное поколение, но мы – не оно.
Мы хуже, мы – потерянный род.
Нет, у многих из нас уже есть новые дома, у многих сохранилось имущество… Видели бы вы, как мы рыдали над старыми куртками и брюками, которые приехали в скомканных посылках. В прошлой жизни мы, задрав нос, говорили, что больше одного сезона зимние куртки не носим, а в нашей новой жизни мы распаковываем их трясущимися руками и вдруг зарываемся в складки лицами. Наши вещи пахнут домом. Вы себе не представляете, что это значит – слышать аромат прошлого, которого больше нет.
Даже у тех, у кого все сложилось на новом месте, нет главного – основы. Нас вырвали с корнем из старой земли, а пересадить забыли. Мы, как цветы на продажу – выкопанные стебли с корешками, на которые налипли комья земли. Их обычно кладут в пакетик с водой и так и оставляют в ожидании нового владельца. Вот и нас поместили в стерильные пакетики и положили на прилавки. Только нас никто не купит. Мы плохо цветем и нигде не приживаемся. Нет, мы любим ваши Киевы, Днепропетровски и Львовы. Обожаем. Мы наслаждаемся их красотой. Мы благодарны вам за гостеприимство и заботу. Но остатки нашей прежней земли, налипшие на наши души, не дают нам возможности стать счастливыми на новом месте. Это многих раздражает, вы говорите нам: «Соберитесь, наконец, вы попали в европейский город, здесь нормальные люди, вас никто не обидит. Живите же!». Но как-то так вышло, что мы не совместимы ни с чем, кроме Донецка.
Вам тяжело понять (и это хорошо, что вы не можете оказаться на нашем месте!), что мы испытываем. Вам кажется, что мы глупим и капризничаем. Но нет. Мы действительно не можем преодолеть себя.
Нам страшно оттого, что некуда оглянуться.
Спустя эти страшные полгода, мы уже даже не уверены, было ли у нас за спиной хоть что-то.
Чтобы хоть немного понять, что мы чувствуем, представьте себе картинку из фильма ужасов. Вот вы в самый обычный день привычно возвращаетесь с работы домой. Изведанный до мелочей маршрут, светофоры наперечет, знакомый магазинчик у дома, береза, задевающая ветвями ваше окно. Вы поднимаетесь на свой этаж, в темноте подъезда безошибочно пересчитывая ступени, попадаете ключом в замочную скважину, не глядя… Вы открываете дверь – свою дверь, - и за ней вас встречают ваши родные, и вы говорите им: «Привет, я дома». А они смотрят отчужденно и говорят, что они вас не узнают. Вначале вы думаете, что это глупая шутка – мол, это же я, просто я, вы чего? Но потом вы понимаете, что это взаправду. Мир сместился, налетел на небесную ось. Вы помните этот дом своим, этих людей – своей семьей, а для них вы – чужой.
Отличный сюжет? Вы бы смотрели такой фильм? А мы в нем живем уже несколько месяцев. Мы еще живем своим домом, мы думали, что у нас был залитый солнцем город, грохот карнавала на центральной улице, пахнущий свежим дождем парк, летящий изумленной стрелой бульвар. Но в один день у нас всего этого не стало. Мы проснулись под выстрелы, собрали нехитрый скарб и уехали «на две недели, пока все не утихнет». И мы все проживаем эти «две недели», и все никак не можем их завершить. Потому что вдруг оказалось, что и город остался (изрешеченный выстрелами, но все же в целом прежний), и офисы стоят, и даже бульвар все так же летит стрелой, а нас там не узнают. Не было вас тут, говорят.
Это все не ваше, проклятые фашисты.
Мы остались между двух вселенных. В этой вы нет-нет, да упрекнете нас в том, что мы привели в Украину войну, и в той, представьте себе, нас, уехавших, упрекают в том же. То ли потому, что вовремя не остановили желающих «умереть в России», то ли потому, что не захотели делить с ними этот кошмар. Их «освободители» стреляют, а они винят нас в том, что мы ждем защитников.
А нам всего-то хотелось жить так, чтобы наши дети не вздрагивали от выстрелов, у нас самих была работа, которая позволяла бы нам работать на родную страну, дома не были под угрозой разрушения, и мы при этом оставались в Украине. Мы и выбрали Украину, но оказалось, что это билет в один конец. Украина нас не отвергла, но почему-то она в какой-то момент махнула рукой на наш дом. Банковские счета перекрыть, почту ликвидировать, пенсии не платить…
И мы бы вроде тоже могли махнуть рукой – нас-то там уже нет. А не можем, потому что там наши старики, там наши дома, в которых все так же тикают оставленные нами часы, там наши цветы, которые поливают соседи. И мы хотим туда вернуться так сильно, что болеем и никак не можем вылечиться. Нас съедает не непривычный климат и не недостаток теплых вещей. Нас съедает тоска, и пока мы не можем купить билет до дома, полноценно нам не жить. А многие не смогут купить этот билет никогда. Потому что у кого-то дома разрушены до основания, а у кого-то – ограблены до последней мелочи. И вернуться туда – означает просто себя убить.
Нам неловко от того, что мы, донецкие, для вас снова – непосильная ноша. Вроде бы и отмахнуться от нас нельзя, потому что благородство не позволяет, но и жить с нами тяжело. Мы действительно еще очень долго будем серьезной проблемой. Но, знаете, мы готовы, наконец, решать ее вместе с вами. Прожив эти полгода с вырванными корнями, мы поняли главное: мы не хотим, чтобы кто-то еще в Украине испытывал то же самое. Мы поняли также, что главное для нашей нации – уважение каждого ее представителя к своим землякам. Мы осознали, что это то важное, что отличает ее от многих других. Пока в Украине находятся люди, которые не захлопывают двери перед беженцами, делают для них больше, чем должны, и помогают им влиться в новую жизнь, стране не пропасть даже под градами от «старшего брата». Мы видим, что вы стараетесь, и хотя мы пока остаемся «территорией» уныния и горечи, мы немного оживаем, когда вы нам просто помогаете.
Мы готовы работать, готовы сносить тяготы, готовы не роптать. Не верьте тем, кто говорит, что мы приехали жить на всем готовом, потому что нам все должны. Большинство из нас приехало работать вместе с вами. И все, что нам нужно – это не попытки нас развлечь, а искреннее стремление нас принять. Если вы отвернетесь от нас сейчас, проиграет Украина. Отвернувшись единожды, очень легко очерстветь. А наша страна с черствостью несовместима. Она – образец великодушия, прощения и доброты.
И хотя вам сейчас кажется, что мы попрошайничаем, не заслуживая вашей любви, это не так. Когда Донецк снова станет украинским, мы вернем долги. Насытившись вашим прощением, «наевшись» понимания, наполнившись добром, мы будем частью нации, которую, как мы уже поняли, можно смело называть великой. Мы раньше этого не знали. Но теперь мы, донецкие, - будем первыми, кто захочет рассказать это миру.
Нам бы только получить доказательства, что мы все еще существуем.
