Первый майдан в Алчевске в 2014-м году организовали пенсионеры. То есть, в ноябре 13-го молодежь попыталась выйти на алчевский Евромайдан на площадь Ленина, но туда тут же притащились численно превосходящие коммуняки со своими красными тряпками и горластыми тетками, и инициатива угасла.
С тех пор прогрессивные представители Алчевска предпочитали ездить на Евромайдан в Луганск. А вот постоянный Майдан, не только и не столько за Европу, сколько за новую жизнь против ублюдочной власти организовали в Алчевске пенсионеры. Трое. И на троих им было хорошо за 200.
Нина Науменко, Владимир Виноградов и Геннадий Сальников. В первый раз они вышли 23 января, после Грушевского. Все чин по чину, подали заявку на проведение митинга, где четко указали причины: «протест проти застосування владою сили та протест проти порушення Конституції Президентом України Януковичем В.Ф».
Дубак был страшный и ветер. Они стояли на ступеньках исполкома с самодельными плакатам, а заходящие в исполком чиновники хмыкали. Нынешний «полномочный представитель лнр на переговорах в Минске», пограммист-интеллигент со средним образованием влад дейнего чуть ли не по слогам читал надписи на плакате, всем своим видом демонстрируя, что пенсионеры того. А мэр косюга, тот самый, что после бегства овоща трусливо отчитывался на пресс-конференции: «лично снял его портрет, только три дырочки от гвоздиков остались» и глумливо хихикал, а потом в мае вместе со всеми домочадцами расфуфыренными гордо шествовал на «референдум» и скулил: «Не надо меня ни о чем спрашивать и фотографировать не надо, Оксана, ради моей и вашей безопасности». Так вот, этот самый косюга остановился перед пенсионерами-майдановцами посмеяться: «Я вашу фотографию разошлю во все интернеты, пусть посмотрят, какой в Алчевске майдан». Но Виноградов, кажется, сказал ему: «Это нас сегодня трое, а завтра будет 30, а после завтра триста». И, в общем-то оказался прав, к пенсионерам присоединялись алчевцы. Когда нас стало чуть больше тридцати, косюга уже не смеялся, он натравил на нас региональный «митинг». Среди «митингующих» были какие-то совершенно невообразимые злобные тетки, которые больше всего бросались почему-то на Нину Науменко, кричали ей: «иди, кобыла, работай». А она, интеллигентнейшая женщина, ребенок войны, между прочим, в своей жизни проработала столько, что мало никому не покажется, а на пенсии нянчила, как ребенка, свою дачу, и всегда-всегда в нашу редакцию приносила с дачи букеты, я зачастую даже названий этих диковинных цветов не знала. Она пыталась объяснить дуре, что наработалась уже. Но та рвалась на неё, как овчарка немецкая с поводка и гавкала.
Нина Науменко на протяжении многих лет сражалась с водителями дачных автобусов, которые отказывали льготникам в бесплатном проезде. Сражалась не ради себя, водители знали ее, побаивались и возили бесплатно. Беспокоилась о других, придирчиво считала, сколько на самом деле должен стоить автобусный дачный маршрут, и указывала водителям, что они не проехали тех километров, за которые дерут деньги.
Своя война была и у Виноградова с Сальниковым – коммунальная. Вели они ее с 2011 года, пытались в судах доказать, что теплокоммунэнерго неправильно рассчитывает тариф для домов, где не установлены счетчики тепла. Многие думали, что они стараются для себя. Но они жили в домах со счетчиками.
За глаза в редакции мы называли их «старики-разбойники», не Нину, конечно, она всегда, даже после дачи, нарядная, подтянутая. А Виноградова с Сальниковым звали. Я однажды Сальникову об этом сказала, ему понравилось, посмеялся.
Какое воодушевление было у них после победы Майдана! Только недолгое…
Геннадий Сальников одним из первых озвучил то, что так нас пугало в феврале. На сессии горсовета потребовал, чтобы в решение об общественно-политической обстановке в городе внесли тезис о недопущении сепаратизма. Но кто его слушал?! Да и чтобы это изменило?
Нина Науменко уехала первой, у нее родственники «на большой земле». Сальников с Виноградовым остались. Они и так выглядели на все свои прожитые годы, а после «референдума» и оккупации совсем сдали. Сальников на сердце очень жаловался.
А у Виноградова тогда на то ли рюкзаке, то ли заплечном мешке, с которым он не расставался, появился украинский флажок. Так он и расхаживал по городу, когда там появилась «заря», потом «православный батальон Александра невского», потом «призрак» мозгового. Ему угрожали, несколько раз отправляли «на подвал», он там сидел на полу, который весь залит кровью, и требовал, чтобы ублюдки хотя бы кровь отмыли, били его, в последний раз двинули прикладом в грудь, месяц ни дышать, ни говорить почти не мог. Он и сейчас храбрится, подходит к оккупантам и требует, чтобы убирались. Они теперь грозят ему психушкой. У меня на это одна надежда, в смысле на то, что его считают полоумным стариком и не грохнут. Тем более, что, когда я разговаривала с ним по телефону из моей уже год как мирной жизни, его отчаяние и ненависть показались мне близкими к безумию.
А Сальников. Сальников умер. Сердце все-таки не выдержало. Сальников, который приходил в редакцию поздним вечером, чтобы вычитать свой материал про борьбу за справедливый тариф, неизменно восхищался редакционным заголовком, а после выхода газеты обязательно звонил и говорил: «Оксана Николаевна, большое спасибо! Статья получила определенный резонанс, будем бороться дальше», Сальников, чей звонок застал меня уже в Днепре: «Вы уехали? Не вернетесь? Хотел с вами обсудить, что у нас тут происходит», Сальников, который для меня стал таким же неизменным символом Алчевска, как мартеновские трубы и скульптура сталевара…
О его смерти мне сегодня сказал Виноградов, он даже и не знает толком, когда тот умер. Сейчас в Алчевске плохо поддерживается не только связь, но и связи.
Но я решила, что ФБ должен узнать об алчевских «стариках-разбойниках», один из которых до сих пор ждет, когда российско-террористическую мразь выбьют из города.
