Про сон и лит-ру.
Наталья Белюшина. Нет, жизнь кончена в тридцать один год!
Если верить телеканалу «Культура», нынче вся страна взялась перечитывать «Войну и мир». Я не присоединилась, — у меня свой график. Да и такое это уникальное произведение, что мозги вольно и невольно к нему возвращаются без всякого перечитывания (пока).
Возьмём хотя бы дуб. Пресловутый дуб, несчастное общее место школьной программы, в которое хрестоматийно тычут учащихся. Мимо него ехал князь Андрей до и после посещения Отрадного. В юные годы он мне приснился. Сон был такой эпической силы, такой с огромной массовкой и серьёзной концепцией, что неловко его было рассказывать; а когда было ловко, слушатели подозревали, что я всё выдумала.
Cпойлер
В прошлом году мне приснился совсем другой сон про этот дуб. Длился он не больше минуты. Массовки не было. Мы ехали в коляске с князем Андреем, он ко мне повернулся и сказал три слова (волшебных), которые "многое объясняли". Проснувшись, я некоторое время была уверена, что мне (только мне!) открылась истина, утаённая от массового читателя.
Напомню, как там было у Толстого. Огромный, старый, корявый дуб стоял полумёртвым уродом посреди весны. Князь Андрей посмотрел на это дело, поразмыслил и решил, что "наша жизнь кончена". После Отрадного (где Наташа мешала спать Соне), в начале лета, князь Андрей вспомнил о том дубе и у той же берёзовой рощи увидел его преображённым. Дуб зацвёл и расцвёл. С Андреем происходило что-то аналогичное. «Нет, жизнь не кончена в тридцать один год», — вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Тридцать один год, — для школьника это значило: старик. Который на что-то надеется. (Впрочем, нынешние тридцатиоднолетние вряд ли могут чувствовать в Болконском своего ровесника и понимать его как молодого человека. Он из тех персонажей, которые всегда старше читателя).
Так вот. После того, как Болконскому явился зазеленевший дуб, и вспомнились все лучшие минуты жизни, и он решил небессмысленно продлить своё существованье, я к нему — во сне моём — на минуту подключилась. Мы ехали в коляске вместе. (Болконский совсем не был похож на Штирлица.) Он всё смотрел на рощи и поля, улыбался несколько блаженно, рассчитывая на будущие радости, потом что-то понял, обратил ко мне переменившееся лицо и растерянно признался: «Я перепутал дубы!»
То есть расцветший дуб, который стал подельником князя в новых надеждах, не имел никакого отношения к старому корявому уроду, отрицавшему жизнь и весну. Это были просто разные деревья. Я как будто узнала тайны всех масонских лож и на радостях проснулась.
А тот, другой, первый сон про дуб из «Войны и мира» я тоже при случае расскажу. Он длинный и стра-а-ашный.
