Мартин Брест
9 год ·
Теоретически делать не надо было нифига. Пулеметы отработают с запасных, спг -тоже, я лежал на каремате в пяти метрах от Альфы и дивився в ночник. Практически же мне нужно было увидеть вспышку прилета ОГ-9 и дать корректировку – и этим же должен будет заниматься коммандер, находившийся на Браво с таким-же точно ночником и в точно такой же горке. Он был недалеко – по прямой метров двести, на соседней насыпи того-же быстро остывающего террикона.
Холодно не было, и это даже странно, что я оделся тепло, что случалось очень редко. В зоне АТО я почему-то постоянно мерз. Хреново было то, что нельзя было курить, причем очень долго, часа два, огонек сигареты настолько хорошо виден в пнв, что тут, знаешь, решать надо тебе – или позицию спалишь, или потерпишь. Поэтому я доедал последние семечки из зеленого пакетика, беспощадно шурша.
Я давно настаивал, чтобы в рацион питания виськовослужбовцив в зоне атэо должны были быть включены семечки, ибо они потреблялись тоннами. Купить в магазине в Новотроицком двадцать больших пачек – фигня, это на два дня максимум. Семечки, растворимый кофе и сигареты – самых ходовой и дефицитный товар на передовых позициях. Если бы я был волонтером – клянусь, я привозил бы не тепловизоры, туникеты и машины, а ящики с семечками, ящики с сигаретами и снова ящики, но уже с кофе. И меня любили бы беззаветно, давали бы пострелять из любой зброи и ждали бы моего приезда больше, чем отпуска. Хотя нет, это я загнул, ничего не может быть лучше отпуска…
Ббббах, бббах! – и свист. И два прилета, и неожиданно замершее дыхание прерывается сиплым выдохом из легких. Танки бьют парой, а стреляющий танк – это охрененно, когда он на нашей стороне, и очень херово во всех остальных случаях. Сбоку с Альфы слышен восхищенный присвист Прапора – они с Козачком сидят на краешках окопа, лузгают свой пакетик с семечками и «дивляться вийну». Ночь, обычнейшая холодная весенняя ночь Донбасса пробивается раскаленными кусками железа, и ты едва успеваешь повернуть голову – сбоку включаются наши саушки.
Знаешь, когда арта и танчики работают через головы пехоты – то пехота любит их так, как не любит никого и никогда. Когда сепарский миномет, задалбывающий которую неделю подряд, накрывается нашими – чччерт, да мы готовы выставить им весь коньяк мира, обнимать, лелеять и даже ненадолго признать, что они почти также хороши, как и пехота. Жаль, что мы видели эту работу так редко – но видели. Правда это горячая любовь начинается через пять минут после крайнего залпа – до этого все сидят по блиндажам и окопам и надеются, что наши – лучшие артиллеристы на свете, и ни за что не вь.бут по своим. А я лежу на влажном от вечерней росы ужасном армейском каремате, смотрю в волонтерский ночник и вдруг понимаю, что непроизвольно улыбаюсь. Даже скалюсь. Наши стреляют. Как же хорошо. Что-то разгорается в промзоне Докучаевска.
Шипит и пикает моторола. Я взял запасной аккум, только не помню, в каком он кармане, но знаешь – мы ведь заряжали батареи к рациям и к теплакам у нас в кунге, прямо над моей лежанкой, и у меня настолько вошло в привычку контролировать количество заряженных аккумов и готовность техники к работе – что и сейчас, на гражданке, я постоянно одергиваю себя, пытаясь подзарядить телефон «на всякий случай», хотя точно знаю, что он доживет до вечера. Нет ничего более печального и бесполезного на боевой позиции, чем неработающая рация, севший теплак и аватар. Хотя вооруженный автоматом и гранатами аватар – это все таки менее глупо, чем дебил, который забыл зарядить батарейки для контейнера старенького Пульсара.
- Все. Теперь вступаем мы. Альфа, Браво, Берта, статус, - коммандер слышен в радейке хорошо, и я переворачиваюсь на спину. Я давно это задумал, я знаю, чего хочу, и сейчас я это увижу.
- Альфа готов, - слышен голос Прапора из окопа и одновременно из рации.
- Большая Берта готова, - а вот это уже Кэш доложил, а значит в ста метрах позади меня уже лежат собранные выстрелы, спг выставлен и наведен, наводчиком сидит Президент (навернка ж курит, собака такая, но ему пофиг, позиция у него закрітая), а Кэш стоит рядом и держит в руках тот самый, упоминаемый сегодня неоднократно символ ответственности – рацию. Знаешь, если на гражданке тебе есть, что сказать, то тебя либо выслушают, либо нет, а если в армии тебе есть, что сказать – тебе дадут рацию и заранее ввалят звиздюлей, что не отвечаешь.
- Во-гонь, - с каким-то особым удовольствием говорит коммандер. Я часто видел это в нем – ему нравилось командовать боем. В те моменты, когда нам удавалось отобрать у него автомат и не давать скакать впереди всех стройным сайгаком – он становился необычно серьезен, брал по рации в каждую из трех рук, по одной отдавал команды стрелкам, по второй собирал доклады со спостережних, а по третьей разговаривал со штабом батальона. Штаб батальона, кстати, был самым скучным, бо там тока спрашивали, шо происходит, и попереджували «людей в укриття, посилити пильнисть»…
Гггах! – и свист. Летящая гранат ОГ-9 издает совершенно чарующий свист, и мне он безумно нравится. Вот теперь можно и закурить, теперь уже все равно… о, дашки включились. В нескольких метрах от меня на краешке насыпи из камней и земли начинает бить короткими здоровенный черный пулемет. Я не вижу его, только вспышка слепит, но я прекрасно знаю, что стреляет Прапор, тянет крючки спуска и улыбается, он всегда улыбается во время стрельбы, а Козачок достал второй короб и стоит рядом, закрыв пальцем ближайшее к пулемету ухо. Но, честно говоря- на пулемет мне плевать. Я лежу на спине и блаженно улыбаюсь – я в правильном месте кинул каремат и устроил себе место корректировщика. Через пять секунд я отложу сигарету, перевернусь, приложу к глазу ночник и увижу прилет нашего выстрела, а потом скажу в рацию корректировку. Но счастлив я прямо сейчас, потому что задумал это давно – я хотел, чтобы ОГ-9 прошла прямо надо мной. И это было охрененно.
Сигарета ложится на влажную траву, переворот, горькую слюну сплюнуть вбок, ночник уже включен… ну где ж ты, мой разрывчик, где ж ты… вот!
- Кэш, це Мартин. Полоборота вниз.
