Здорово пишет, каждая история - маленький роман.
Павел Паштет Белянский
26 mins ·
#яработаюнакладбище
Родился он в 1900-м году в маленьком польском селе, недалеко от города Рава-Русская. Семья была бедной, отец нанимался работать на кирпичный завод, мать шила лифчики на продажу в местной еврейской общине, он со старшим братом помогал в еврейской торговой лавке, таскали покупки к повозкам, раскладывали товары, мыли полы, приглядывали за хозяйскими детьми.
Говорили на польском, и венгерском, и русском языке, и на местном еврейском диалекте тоже объяснялись, молились православному богу, и считали себя украинцами, ведя свою родословную от прапрадеда откуда-то из-под Винницы.
В начале 1914-го года часть еврейской семьи, в лавке у которой они с братом служили, перебралась во Львов, другая часть – в Киев. Так они и разъехались, после короткого и сдержанного прощания, брат по железной дороге в Киев, он с повозками во Львов, родители остались в селе.
Во Львове он поступил в гимназию. Настояли еврейские хозяева. Учился сам, а потом дома учил грамоте еврейских детей. Они в ответ учили его еврейским песням и сказкам. Он был способный ученик.
Каждый год он какими-то тропами мимо Равы-Русской ходил к родителям, нес деньги, пару ботинок отцу и платок матери. Часть переходов через границу держали тогда евреи для своих торгово-контрабандных дел. Он пользовался знакомствами и знанием языков. Он везде казался своим, чуть-чуть поляк, немножко еврей, слегка украинец.
В 1922-м году на переходе границы его схватили поляки, тут же мобилизовали в польскую освободительную армию и отправили на сборный пункт. Он отслужил три месяца, научился колоть штыком мешок с сеном, маршировать в общем строю под тревожный стук барабана, заработал гастрит и сбежал, как только подвернулась возможность. Его поймали, избили палками, отрывая от спины куски кожи и мяса, присыпали раны крупной солью, бросили в тюрьму. Он сбежал и оттуда. Как? Он не рассказывал, говорил, повезло, сжалились, помогли.
Прятался по хуторам. Преподавал грамоту в местных сельских школах, выдавая себя то за еврея, то за венгра.
Через несколько лет контрабандными еврейскими тропами пробрался обратно во Львов. Там его ждало письмо от брата, который звал его в Киев, подальше от войны и междоусобиц. Писал, что здесь сытно, спокойно и есть работа.
В 1933-м в Киеве он устроился на завод бухгалтером и немедленно женился. Родили сына. Из общежития на Борщаговке переехали в собственную квартиру на Лукьяновке.
В 1938-м его арестовали. В тот же год арестовали и брата.
Его сын, теперь седоусый дядька с крупным носом и влажными глазами, показывает мне фотографии листков личного дела его отца, осужденного и расстрелянного в 1938 по обвинению в шпионаже. Дело – 5 желтых листков, донос 27-летней помощницы бухгалтера, ордер, его признательные показания, написанные кривым ломаным почерком, приговор выездной комиссии из двух человек.
- Я думал, они раскопали, что он за границу к родителям ходил – так нет, ни слова об этом, - говорит мне седоусый дядька. – Или может, что он в польской армии три месяца был. Тоже нет. Обыкновенный донос. Говорил по-польски, пропагандировал антисоветские идеи. Неделя разбирательства. И расстрел, в полночь, на кладбище в Буче, где-то на двадцатом участке.
Дело рассекретили недавно, вместе с тысячами таких же дел, после принятия закона о декоммунизации. Списки репрессированных вывесили на сайте СБУ, там сын и нашел фамилию отца, записался в архив, прочел и сфотографировал листки тощего дела на телефон. Теперь пришел ко мне, заказать мемориальную табличку, чтобы поставить её где-то там, на двадцатом участке кладбища в Буче.
- Кто он был? – говорит мне его сын. – Обыкновенная жертва времени, выживал, как мог. И не выжил. А мне, кем быть мне, читая его дело? Кем быть мне?..
