Перед президентом неудобно
Леонид Швец
Одно из самых загадочных событий последнего времени событием в полном смысле не является. Не что-то произошло, а, наоборот, кое-что не произошло, и это непроизошедшее чрезвычайно значимо. Молчание президента по поводу гибели детей в одесском лагере «Виктория» кричит громче иных криков. А потом он промолчал, не стал комментировать решение суда отпустить обвиняемых в деле 2 мая ввиду недоказанности вины.
Хотелось бы просто понять, как Петр Порошенко сам себе объясняет необходимость воздержаться от реакции. Что произошло, когда он рассматривал, как теперь принято говорить, плюсы, минусы, подводные камни ответного публичного действия, и пришел к выводу, что лучше не надо? Каковы убедительные аргументы, чтобы отказаться от демонстрации простых человеческих эмоций горя, сочувствия, сожаления?
Сама майданная история, выбросившая наверх Порошенко и позволившая ему стать тем, кем он стал, это история в первую очередь про эмпатию – от первых ударов дубинками до последних выстрелов, про сопереживание тем, кто оказался под ударами и пулями, про горе, разделенное с теми, кто потерял близких. Потом случилась война. Все это сильно отличает ситуацию его президентства от той, с которой имели дело предшественники.
Особые почитатели Петра Алексеевича любят подчеркивать, как он поседел за три года во главе страны, дескать, наглядный побочный результат непосильных забот и душевных мук от вида народных страданий. Но вот случилось – уже в который раз – страшное, а Порошенко не видать, не слыхать. То есть видать и слыхать, он не запил и не болеет, он сияет улыбками и жмет руки зарубежным лидерам, собравшимся на сессию Генеральной ассамблеи ООН в Нью-Йорке, но Одессе президента не досталось даже в виде строчки на президентском сайте: «Сочувствую».
Пытаясь понять, почему он этого не сделал, сразу упираешься в простейший вариант, что на самом деле президент не сочувствует. Не знаю, как гибель маленьких девочек в огне не может вызывать сочувствия, но не знаю и как можно это сочувствие сдержать, если оно есть, если оно возникает естественным образом. То же касается и сочувствия к тем, кто погиб на Греческой, а убийцы оказались «недоказанными». Похоже, нет страшнее для старого политика, чем повести себя естественно, это все равно что показать всем свою слабость, а он не может соскочить с прямых рельсов демонстрации своей силы. Повести себя просто как человек – все равно что публично раздеться.
Но политика учит имитировать какие угодно чувства, почему же Порошенко решил даже не имитировать? Почему потеря имиджевых очков от молчания была расценена как меньшая потеря, чем та, что случится, если он произнесет какие-то мало-мальски уместные слова?
Очевидно, что как президент он несет свою немалую долю вины за случившееся: это в широком смысле «его страна». В «Виктории» Порошенко еще и умудрился лично засветиться, к тому же рядом с городским начальством, роль которого в трагедии нужно обязательно выяснить. А долг государства, возглавляемого президентом, перед погибшими и неотомщенными справедливым судом, неоспорим. Признать эту вину, взять часть ее на себя требует некоторого мужества, на которое Петр Порошенко в этой ситуации оказался не способен. О сочувствии мы уже сказали: если оно и было, то совсем не необоримой силы, он поборол.
Кроме того, есть еще один важный момент. Оценивая произошедшее, пришлось бы в том числе сказать какие-то неприятные слова в адрес людей, которым, похоже, президент Порошенко не готов портить настроение, и их отношение к себе для него важнее, чем общественное мнение. Он – их президент в первую очередь, всех этих трухановых, судей да прокуроров.
И еще одно возможное объяснение: на фоне большой – ну очень большой – политики, которой сейчас глава государства с видимым удовольствием занимается в Нью-Йорке, домашние неприятности перед отъездом могли показаться Петру Алексеевичу досадным отвлечением и помехой. Соответственно, и реакция была как на помеху: отмахнуться.
Ок, запомнили. Кажется, Петр Порошенко слишком большой политик для нашей маленькой страны с ее постоянными досадными неприятностями и трагедиями. Просто даже неудобно перед президентом.
